Сказка стала былью
Category: литература
Category was added automatically. Read all entries about "литература".
Все произведения братьев Стругацких официально выложены в свободный доступ
Русский мир
https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/03/09/71729-liricheskiy-geroy-suda-i-sledstviya
...А в поселковой газете «Знамя» вышла статья, посвященная личности самого автора, с заголовком «Таким поэтам места в России нет!». «Наиболее активная и политически грамотная часть молодежи нашего города бьет тревогу, — сообщалось в издании. — В неспокойное время, когда внешние враги оскалили свои зубы и затаились в смертоносном прыжке, находятся люди, которые подрывают Россию изнутри, действуя как пятая колонна»...
...— Понимаете, для нас Путин — особенно после возвращения Крыма — это кто-то, заставивший русских поверить в себя, — давала показания Агошкова. — Мы ощутили и силу руки, и твердость намерений. И когда Крым вернулся — мы все приветствовали: «Крым наш!» И он всегда был нашим. И только Бывшев написал: «оккупанты»…
...— Бывшев откровенно поддерживает разрыв нашего народа! Он поддерживает право украинцев на независимость и европейский выбор, — обвинял коллегу учитель английского языка Костяков. — При помощи своих покровителей Бывшев призывает к убийствам русских...
...Бывшев вспоминает о сообщении, которое получил после конкурса «Евровидение-16»: «Твои хохлы выиграли, а нас опять попытались унизить. Ты, конечно, рад, что Украина победила. Небось, уже и стишок про это сочинил? Это мировой заговор против России. Нам объявлена война, и ты в ней на стороне наших врагов. С такими, как ты, надо поступать по законам военного времени, как с предателями и шпионами»...
...А старший помощник прокурора Лилия Лаврова, которая когда-то была ученицей Бывшева, инициировала включение его стихов в реестр экстремистской литературы — и также получила продвижение в Орле. «Все-таки плохой я учитель, — грустно замечает Бывшев. – Она же была у меня лучшей ученицей, одни пятерки ставил, и вот так предала за карьеру… Сам долго не мог поверить, но потом мне сказали, какие там зарплаты. А больше людям ничего не надо»...
...— Такие стихи писать про Россию и президента — это предательство, — говорит Самвел Чалоян. — Он же русский человек! Как он мог вообще так писать?
— А вы помните, что он писал?
— Грязь лил на родину! Что-то там про Крым — наш, не наш. Против наших действий на Украине высказывался. Сам я не читал, конечно, но люди тогда приходили ко мне в магазин, рассказывали — ужас просто, кошмар! Мы все его осуждали.
— А сейчас не осуждаете? — спрашиваю.
— А он и сейчас снова пишет? Не слышал, не знаю. Да и магазин-то пришлось закрыть мне, кризис начался — вот как раз его судили.
— Сейчас у него из-за стихов новое уголовное дело.
— Не знаю. Уже не до стихов, слушай! — говорит Самвел. — Кушать что-то надо, кручусь как белка, таксую. Таких, как ты, целый день вожу, на еду вроде зарабатываю.
Бывший предприниматель везет меня в бордовых «Жигулях» из прокуратуры на вокзал. «Прокуратура — мечта! Кризис, не кризис, сидишь в тепле — хорошо. В полиции тоже — хорошо! Все отсюда уезжают или в Белгород, или в Москву, а если ты у государства кушаешь — не надо никуда ехать. Россия, брат, так и живем». «Так, а про Бывшева что вы теперь думаете?» — спрашиваю. «Про поэта того? — оборачивается Самвел. — Не надо было ему так грязь лить на отечество. Зачем? Был парень нормальный, как все — наш парень! И вдруг — такое. А главное, на хрена? Пытаюсь я его понять и не могу».
...— Сам я страну свою грязью не поливал, моя лира созидает. А вы все на Пастернака равняетесь, — говорит Агошков. — Вы раньше тоже писали, кстати, неплохие стихи, потом вас потянуло на политику. Чему тогда удивляться? Взяли бы вас тогда в Союз писателей под крыло, и не было бы теперь этой глупой истории. Жалко мне, конечно, вас.
— Почему тогда не пожалели на суде, раз вам жалко? Ни слова поддержки не сказали, говорили только мерзости. Колеблетесь вместе с линией партии?
— Мы вас поддерживали дома на кухне! Мы до сих пор поддерживаем, но ситуация вы же видите какая вокруг, Александр Михайлович, поэтому не надо обижаться. Вы же интеллигентный умный человек!
...А в поселковой газете «Знамя» вышла статья, посвященная личности самого автора, с заголовком «Таким поэтам места в России нет!». «Наиболее активная и политически грамотная часть молодежи нашего города бьет тревогу, — сообщалось в издании. — В неспокойное время, когда внешние враги оскалили свои зубы и затаились в смертоносном прыжке, находятся люди, которые подрывают Россию изнутри, действуя как пятая колонна»...
...— Понимаете, для нас Путин — особенно после возвращения Крыма — это кто-то, заставивший русских поверить в себя, — давала показания Агошкова. — Мы ощутили и силу руки, и твердость намерений. И когда Крым вернулся — мы все приветствовали: «Крым наш!» И он всегда был нашим. И только Бывшев написал: «оккупанты»…
...— Бывшев откровенно поддерживает разрыв нашего народа! Он поддерживает право украинцев на независимость и европейский выбор, — обвинял коллегу учитель английского языка Костяков. — При помощи своих покровителей Бывшев призывает к убийствам русских...
...Бывшев вспоминает о сообщении, которое получил после конкурса «Евровидение-16»: «Твои хохлы выиграли, а нас опять попытались унизить. Ты, конечно, рад, что Украина победила. Небось, уже и стишок про это сочинил? Это мировой заговор против России. Нам объявлена война, и ты в ней на стороне наших врагов. С такими, как ты, надо поступать по законам военного времени, как с предателями и шпионами»...
...А старший помощник прокурора Лилия Лаврова, которая когда-то была ученицей Бывшева, инициировала включение его стихов в реестр экстремистской литературы — и также получила продвижение в Орле. «Все-таки плохой я учитель, — грустно замечает Бывшев. – Она же была у меня лучшей ученицей, одни пятерки ставил, и вот так предала за карьеру… Сам долго не мог поверить, но потом мне сказали, какие там зарплаты. А больше людям ничего не надо»...
...— Такие стихи писать про Россию и президента — это предательство, — говорит Самвел Чалоян. — Он же русский человек! Как он мог вообще так писать?
— А вы помните, что он писал?
— Грязь лил на родину! Что-то там про Крым — наш, не наш. Против наших действий на Украине высказывался. Сам я не читал, конечно, но люди тогда приходили ко мне в магазин, рассказывали — ужас просто, кошмар! Мы все его осуждали.
— А сейчас не осуждаете? — спрашиваю.
— А он и сейчас снова пишет? Не слышал, не знаю. Да и магазин-то пришлось закрыть мне, кризис начался — вот как раз его судили.
— Сейчас у него из-за стихов новое уголовное дело.
— Не знаю. Уже не до стихов, слушай! — говорит Самвел. — Кушать что-то надо, кручусь как белка, таксую. Таких, как ты, целый день вожу, на еду вроде зарабатываю.
Бывший предприниматель везет меня в бордовых «Жигулях» из прокуратуры на вокзал. «Прокуратура — мечта! Кризис, не кризис, сидишь в тепле — хорошо. В полиции тоже — хорошо! Все отсюда уезжают или в Белгород, или в Москву, а если ты у государства кушаешь — не надо никуда ехать. Россия, брат, так и живем». «Так, а про Бывшева что вы теперь думаете?» — спрашиваю. «Про поэта того? — оборачивается Самвел. — Не надо было ему так грязь лить на отечество. Зачем? Был парень нормальный, как все — наш парень! И вдруг — такое. А главное, на хрена? Пытаюсь я его понять и не могу».
...— Сам я страну свою грязью не поливал, моя лира созидает. А вы все на Пастернака равняетесь, — говорит Агошков. — Вы раньше тоже писали, кстати, неплохие стихи, потом вас потянуло на политику. Чему тогда удивляться? Взяли бы вас тогда в Союз писателей под крыло, и не было бы теперь этой глупой истории. Жалко мне, конечно, вас.
— Почему тогда не пожалели на суде, раз вам жалко? Ни слова поддержки не сказали, говорили только мерзости. Колеблетесь вместе с линией партии?
— Мы вас поддерживали дома на кухне! Мы до сих пор поддерживаем, но ситуация вы же видите какая вокруг, Александр Михайлович, поэтому не надо обижаться. Вы же интеллигентный умный человек!
Жил на свете человек...
Жил на свете человек,
Скрюченные ножки,
И гулял он целый век
По скрюченной дорожке.
А за скрюченной рекой
В скрюченном домишке
Жили летом и зимой
Скрюченные мышки.
И стояли у ворот
Скрюченные елки,
Там гуляли без забот
Скрюченные волки.
И была у них одна
Скрюченная кошка,
И мяукала она,
Сидя у окошка.
[менее известные строфы]А за скрюченным мостом
Скрюченная баба
По болоту босиком
Прыгала, как жаба.
И была в руке у ней
Скрюченная палка,
И летела вслед за ней
Скрюченная галка.
Но вопрос-то не в этом. Вопрос: Какое отношение эти стихи могут иметь к известному роману Дюма "Двадцать лет спустя"?
Скрюченные ножки,
И гулял он целый век
По скрюченной дорожке.
А за скрюченной рекой
В скрюченном домишке
Жили летом и зимой
Скрюченные мышки.
И стояли у ворот
Скрюченные елки,
Там гуляли без забот
Скрюченные волки.
И была у них одна
Скрюченная кошка,
И мяукала она,
Сидя у окошка.
[менее известные строфы]А за скрюченным мостом
Скрюченная баба
По болоту босиком
Прыгала, как жаба.
И была в руке у ней
Скрюченная палка,
И летела вслед за ней
Скрюченная галка.
Но вопрос-то не в этом. Вопрос: Какое отношение эти стихи могут иметь к известному роману Дюма "Двадцать лет спустя"?
Бездарных несколько семей...
Бездарных несколько семей
Путем богатства и поклонов
Владеют родиной моей.
Стоят превыше всех законов,
Стеной стоят вокруг царя,
Как мопсы жадные и злые,
И простодушно говоря:
«Ведь только мы и есть Россия!»
А.Н. Майков, прибл. 1855 г.
Путем богатства и поклонов
Владеют родиной моей.
Стоят превыше всех законов,
Стеной стоят вокруг царя,
Как мопсы жадные и злые,
И простодушно говоря:
«Ведь только мы и есть Россия!»
А.Н. Майков, прибл. 1855 г.
Ох, лол
Вот такие стихи принес мне Интернет:
Летела «тушка» в облаках,
Несла в себе заразу.
Плясать летели на гробах
Сто негодяев сразу.
Смердела падаль на клыках
Звала навозных мушек.
Летела «тушка» в облаках,
А в ней — ещё сто тушек.
Прочитали? А теперь предлагаю в течении нескольких минут посидеть и обдумать комментарий к этим стихам.
...
...
...
...
Обдумали? Теперь прошу в блог к автору, можете его там разместить: [Spoiler (click to open)]http://pyhalov.livejournal.com/46525.html
Летела «тушка» в облаках,
Несла в себе заразу.
Плясать летели на гробах
Сто негодяев сразу.
Смердела падаль на клыках
Звала навозных мушек.
Летела «тушка» в облаках,
А в ней — ещё сто тушек.
Прочитали? А теперь предлагаю в течении нескольких минут посидеть и обдумать комментарий к этим стихам.
...
...
...
...
Обдумали? Теперь прошу в блог к автору, можете его там разместить: [Spoiler (click to open)]http://pyhalov.livejournal.com/46525.html
Пусть будет типа флешмоба
Кир Булычев
«МОЖНО ПОПРОСИТЬ НИНУ?»
— Можно попросить Нину? — сказал я.
— Это я, Нина.
— Да? Почему у тебя такой странный голос?
— Странный голос?
— Не твой. Тонкий. Ты огорчена чем-нибудь?
— Не знаю.
— Может быть, мне не стоило звонить?
— А кто говорит?
— С каких пор ты перестала меня узнавать?
— Кого узнавать?
Голос был моложе Нины лет на двадцать. А на самом деле Нинин голос лишь лет на пять моложе хозяйки. Если человека не знаешь, по голосу его возраст угадать трудно. Голоса часто старятся раньше владельцев. Или долго остаются молодыми.
— Ну ладно, — сказал я. — Послушай, я звоню тебе почти по делу.
— Наверно, вы все-таки ошиблись номером, — сказала Нина. — Я вас не знаю.
— Это я, Вадим, Вадик, Вадим Николаевич! Что с тобой?
— Ну вот! — Нина вздохнула, будто ей жаль было прекращать разговор. — Я не знаю никакого Вадика и Вадима Николаевича.
— Простите, — сказал я и повесил трубку.
Я не сразу набрал номер снова. Конечно, я просто не туда попал. Мои пальцы не хотели звонить Нине. И набрали не тот номер. А почему они не хотели?
Я отыскал в столе пачку кубинских сигарет. Крепких как сигары. Их, наверное, делают из обрезков сигар. Какое у меня может быть дело к Нине? Или почти дело? Никакого. Просто хотелось узнать, дома ли она. А если ее нет дома, это ничего не меняет. Она может быть, например, у мамы. Или в театре, потому что на тысячу лет не была в театре.
Я позвонил Нине.
— Нина? — сказал я.
— Нет, Вадим Николаевич, — ответила Нина. — Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
— 1494089.
— А у меня Арбат — один — тридцать два — пять три.
— Конечно, — сказал я. — Арбат — это четыре?
— Арбат — это Г.
— Ничего общего, — сказал я. — Извините, Нина.
— Пожалуйста, — сказала Нина. — Я все равно не занята.
— Постараюсь к вам больше не попадать, — сказал я. — Где-то заклиналось. вот и попадаю к вам. Очень плохо телефон работает.
— Да, — согласилась Нина.
Я повесил трубку.
Надо подождать. Или набрать сотню. Время. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», — сказала женщина по телефону «сто». Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, десять лет назад, то она набирает номер «сто», когда ей скучно, когда она одна дома, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает сотню и слушает ее голос.
( Collapse )
«МОЖНО ПОПРОСИТЬ НИНУ?»
— Можно попросить Нину? — сказал я.
— Это я, Нина.
— Да? Почему у тебя такой странный голос?
— Странный голос?
— Не твой. Тонкий. Ты огорчена чем-нибудь?
— Не знаю.
— Может быть, мне не стоило звонить?
— А кто говорит?
— С каких пор ты перестала меня узнавать?
— Кого узнавать?
Голос был моложе Нины лет на двадцать. А на самом деле Нинин голос лишь лет на пять моложе хозяйки. Если человека не знаешь, по голосу его возраст угадать трудно. Голоса часто старятся раньше владельцев. Или долго остаются молодыми.
— Ну ладно, — сказал я. — Послушай, я звоню тебе почти по делу.
— Наверно, вы все-таки ошиблись номером, — сказала Нина. — Я вас не знаю.
— Это я, Вадим, Вадик, Вадим Николаевич! Что с тобой?
— Ну вот! — Нина вздохнула, будто ей жаль было прекращать разговор. — Я не знаю никакого Вадика и Вадима Николаевича.
— Простите, — сказал я и повесил трубку.
Я не сразу набрал номер снова. Конечно, я просто не туда попал. Мои пальцы не хотели звонить Нине. И набрали не тот номер. А почему они не хотели?
Я отыскал в столе пачку кубинских сигарет. Крепких как сигары. Их, наверное, делают из обрезков сигар. Какое у меня может быть дело к Нине? Или почти дело? Никакого. Просто хотелось узнать, дома ли она. А если ее нет дома, это ничего не меняет. Она может быть, например, у мамы. Или в театре, потому что на тысячу лет не была в театре.
Я позвонил Нине.
— Нина? — сказал я.
— Нет, Вадим Николаевич, — ответила Нина. — Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?
— 1494089.
— А у меня Арбат — один — тридцать два — пять три.
— Конечно, — сказал я. — Арбат — это четыре?
— Арбат — это Г.
— Ничего общего, — сказал я. — Извините, Нина.
— Пожалуйста, — сказала Нина. — Я все равно не занята.
— Постараюсь к вам больше не попадать, — сказал я. — Где-то заклиналось. вот и попадаю к вам. Очень плохо телефон работает.
— Да, — согласилась Нина.
Я повесил трубку.
Надо подождать. Или набрать сотню. Время. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», — сказала женщина по телефону «сто». Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, десять лет назад, то она набирает номер «сто», когда ей скучно, когда она одна дома, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает сотню и слушает ее голос.
( Collapse )
Ну и о Трампе, ладно уж
И тут заговорил Стилсон, голос его гремел, усиленный мощными динамиками. Уж этот человек знал, как овладеть аудиторией. Его голос заставил Джонни поежиться. Было в нем что-то истеричное, властное, берущее за горло, что-то кликушеское. Оратор брызгал слюной.
– Что мы будем делать в Вашингтоне? На кой он нам, Вашингтон? – бушевал Стилсон. – Какая, вы спросите, у нас платформа? Наша платформа – это пять лозунгов, друзья мои, пять боевых лозунгов! Какие спрашиваете? А я вам скажу! Первый: ВЫШВЫРНЕМ ВСЕХ БРЕХУНОВ!
Рев одобрения пронесся над толпой. Кто-то пригоршнями бросал в воздух конфетти, кто-то завопил: «Гип-гип, уррраааа!» Стилсон подался вперед.
– А хотите знать, друзья мои, зачем я надел каску? Я вам отвечу. Когда вы пошлете меня в Вашингтон, я их всех протараню в этой каске! Я пойду на них вот так!
К изумлению Джонни, Стилсон наклонил по-бычьи голову и принялся раскачивать помост, издавая при этом пронзительный воинственный клич. Роджер Чатсворт просто-таки обмяк в кресле, зайдясь в приступе хохота. Толпа обезумела. Стилсон снова выпрямился во весь рост, снял с головы каску и швырнул ее в толпу. Тотчас же вокруг нее началась свалка.
– Второй лозунг! – вопил Стилсон в микрофон. – Мы вышвырнем из правительства любого, от короля до пешки, кто балуется в постели с разными девочками! У них есть законные жены. Мы не позволим им брать налогоплательщиков за вымя.
– Что он сказал? – спросил Джонни, моргая.
– Это еще цветочки, – ответил Роджер. Он смахнул слезы и вновь зашелся в припадке смеха. Джонни пожалел, что не может разделить его веселья.
– Третий лозунг! – ревел Стилсон. – Мы запустим все эти выхлопные газы в космос! Соберем их в пластиковые пакеты, в кожаные мешки! И запулим их на Марс, на Юпитер, на кольца Сатурна! У нас будет чистый воздух, у нас будет чистая вода, и все это у нас будет ЧЕРЕЗ ПОЛГОДА!
Толпа обезумела от восторга. Джонни заметил, что многие, как и Роджер Чатсворт, буквально лопаются от смеха.
– Четвертый лозунг! Даешь вволю газа и нефти! Хватит играть в бирюльки с этими арабами, пора взяться за дело! Мы не допустим, чтобы старики в Нью-Гэмпшире превращались в эскимо на палочке, как это было прошлой зимой.
Последние его слова вызвали бурю одобрения. Прошлой зимой в Портсмуте пожилая женщина, у которой отключили газ за неуплату, замерзла насмерть в своей квартире на третьем этаже.
– У нас рука крепкая, друзья мои, и нам это по силам! Или есть здесь такие, кто в этом сомневается?
– Нету-у! – ревела в ответ толпа.
– Тогда последний лозунг, – сказал Стилсон и подошел к тележке. Он откинул крышку, и из-под нее повалили клубы пара. – ГОРЯЧИЕ СОСИСКИ! – Он запустил обе руки в тележку и стал выхватывать оттуда пригоршнями сосиски и швырять их толпе. Сосиски летели во все стороны. – Каждому мужчине, женщине и ребенку в Америке – горячие сосиски! Запомните – когда Грег Стилсон окажется в палате представителей, вы сможете сказать: ГОРЯЧИЕ СОСИСКИ! НАКОНЕЦ КТО-ТО ПОЗАБОТИЛСЯ ОБ ЭТОМ!
"Мертвая зона" (c) Стивен Кинг
– Что мы будем делать в Вашингтоне? На кой он нам, Вашингтон? – бушевал Стилсон. – Какая, вы спросите, у нас платформа? Наша платформа – это пять лозунгов, друзья мои, пять боевых лозунгов! Какие спрашиваете? А я вам скажу! Первый: ВЫШВЫРНЕМ ВСЕХ БРЕХУНОВ!
Рев одобрения пронесся над толпой. Кто-то пригоршнями бросал в воздух конфетти, кто-то завопил: «Гип-гип, уррраааа!» Стилсон подался вперед.
– А хотите знать, друзья мои, зачем я надел каску? Я вам отвечу. Когда вы пошлете меня в Вашингтон, я их всех протараню в этой каске! Я пойду на них вот так!
К изумлению Джонни, Стилсон наклонил по-бычьи голову и принялся раскачивать помост, издавая при этом пронзительный воинственный клич. Роджер Чатсворт просто-таки обмяк в кресле, зайдясь в приступе хохота. Толпа обезумела. Стилсон снова выпрямился во весь рост, снял с головы каску и швырнул ее в толпу. Тотчас же вокруг нее началась свалка.
– Второй лозунг! – вопил Стилсон в микрофон. – Мы вышвырнем из правительства любого, от короля до пешки, кто балуется в постели с разными девочками! У них есть законные жены. Мы не позволим им брать налогоплательщиков за вымя.
– Что он сказал? – спросил Джонни, моргая.
– Это еще цветочки, – ответил Роджер. Он смахнул слезы и вновь зашелся в припадке смеха. Джонни пожалел, что не может разделить его веселья.
– Третий лозунг! – ревел Стилсон. – Мы запустим все эти выхлопные газы в космос! Соберем их в пластиковые пакеты, в кожаные мешки! И запулим их на Марс, на Юпитер, на кольца Сатурна! У нас будет чистый воздух, у нас будет чистая вода, и все это у нас будет ЧЕРЕЗ ПОЛГОДА!
Толпа обезумела от восторга. Джонни заметил, что многие, как и Роджер Чатсворт, буквально лопаются от смеха.
– Четвертый лозунг! Даешь вволю газа и нефти! Хватит играть в бирюльки с этими арабами, пора взяться за дело! Мы не допустим, чтобы старики в Нью-Гэмпшире превращались в эскимо на палочке, как это было прошлой зимой.
Последние его слова вызвали бурю одобрения. Прошлой зимой в Портсмуте пожилая женщина, у которой отключили газ за неуплату, замерзла насмерть в своей квартире на третьем этаже.
– У нас рука крепкая, друзья мои, и нам это по силам! Или есть здесь такие, кто в этом сомневается?
– Нету-у! – ревела в ответ толпа.
– Тогда последний лозунг, – сказал Стилсон и подошел к тележке. Он откинул крышку, и из-под нее повалили клубы пара. – ГОРЯЧИЕ СОСИСКИ! – Он запустил обе руки в тележку и стал выхватывать оттуда пригоршнями сосиски и швырять их толпе. Сосиски летели во все стороны. – Каждому мужчине, женщине и ребенку в Америке – горячие сосиски! Запомните – когда Грег Стилсон окажется в палате представителей, вы сможете сказать: ГОРЯЧИЕ СОСИСКИ! НАКОНЕЦ КТО-ТО ПОЗАБОТИЛСЯ ОБ ЭТОМ!
"Мертвая зона" (c) Стивен Кинг
#работатьпатриотом
Не ловить по храмам покемонов
И на скудную зарплату жить,
А нахапав много миллионов,
Беззаветно родине служить!
Защищать её от всяких бесов,
Складывая денежки в коробки,
Продвигать родные интересы,
Чтобы знали место те ушлепки,
Что сидят за море-океаном,
И не ставят визы нам козлища,
В своём пиндостане, сука, сраном,
Где любой полковник чуть не нищий.
Слать на них ужасные проклятья,
Флагами махать, пускать салюты,
Протоколы оформлять изъятия,
И любить Россию очень люто.
А детей своих сослать в Монако,
Чтоб крепчали истекая пóтом.
Попрошу заметить, как однако
Тяжело работать патриотом
(с) https://www.instagram.com/shnurovs/
И на скудную зарплату жить,
А нахапав много миллионов,
Беззаветно родине служить!
Защищать её от всяких бесов,
Складывая денежки в коробки,
Продвигать родные интересы,
Чтобы знали место те ушлепки,
Что сидят за море-океаном,
И не ставят визы нам козлища,
В своём пиндостане, сука, сраном,
Где любой полковник чуть не нищий.
Слать на них ужасные проклятья,
Флагами махать, пускать салюты,
Протоколы оформлять изъятия,
И любить Россию очень люто.
А детей своих сослать в Монако,
Чтоб крепчали истекая пóтом.
Попрошу заметить, как однако
Тяжело работать патриотом
(с) https://www.instagram.com/shnurovs/
Кстати...
... тут для Путинской Нацгвардии уже марш придумали. Вот он:
Боевая Гвардия тяжелыми шагами
Идет, сметая крепости, с огнем в очах,
Сверкая боевыми орденами,
Как капли свежей крови сверкают на мечах...
Железный наш кулак сметает все преграды,
Довольны Неизвестные Отцы!
О, как рыдает враг, но нет ему пощады!
Вперед, вперед, гвардейцы-молодцы!
О Боевая Гвардия – клинок закона!
О верные гвардейцы-удальцы!
Когда в бою гвардейские колонны,
Спокойны Неизвестные Отцы!
(с) ну понятно
Боевая Гвардия тяжелыми шагами
Идет, сметая крепости, с огнем в очах,
Сверкая боевыми орденами,
Как капли свежей крови сверкают на мечах...
Железный наш кулак сметает все преграды,
Довольны Неизвестные Отцы!
О, как рыдает враг, но нет ему пощады!
Вперед, вперед, гвардейцы-молодцы!
О Боевая Гвардия – клинок закона!
О верные гвардейцы-удальцы!
Когда в бою гвардейские колонны,
Спокойны Неизвестные Отцы!
(с) ну понятно
